Проза

[Anya]

Александр Капитонов
(мои мир http://my.mail.ru/community/prosa_pishemsami/6C694C107D68B11B.html )


Пять тысяч знаков.    

1.
- Слушай внимательно и ни о чем не думай – чей это голос, интересно...
- Ни о чем не думай и ничего не пытайся рассмотреть! С этого момента твои мысли в вербальном выражении не должны превысить лимит в пять тысяч знаков. За это время тебе будет необходимо вспомнить кто ты и откуда. Ты должен успеть, иначе я уже не смогу тебе помочь.
- Кто ты?
- Запомни.
2.
Резкий свет – нет, ну не могли они повесить шторы на окна! И решетки. Странное место. И сон тоже странный. О чем там было «ни о чем не думай, и вспомни, кто ты» - странное, просто таки невозможное задание – сколько себя помню, всегда о чем-то думаю, и, никак не могу вспомнить кто я. Поэтому я здесь. В этой клинике. В этом чужом мире.
Оказаться здесь было шоком – хотя я понятия не имею, как жил до этого, но ощущение неправильности происходящего не покидало с момента рождения – так я называю тот миг, с которого началась моя новая жизнь. Нет, я уверен, что и до той ослепительной вспышки и воя странного безлошадного экипажа что-то было, ведь я где-то рос, где-то набирал словарный запас, где-то приобрел эту идиотскую привычку проговаривать про себя собственные мысли так, как если бы был героем рассказа (кстати – интересная мысль, надо обдумать), но где, и, главное, когда это было – на этом месте по-прежнему находился большой, отвратительный в своей ослепительной белизне пробел.
- Осталось три тысячи шестьсот пятьдесят восемь знаков, прекрати нести чушь и вспоминай!
Вот так вот. Сначала навязчивый сон, а теперь вконец обнаглевший внутренний голос. Или, всё-таки, не внутренний? Или это действительно шанс, шанс вырваться из этого жуткого мира, где за каждым углом – смерть, а единственное кажущееся безопасным место – эта самая комната, называемая палатой, и больше всего похожая на камеру. Вспомнить кто я! Проще сказать, чем сделать. Разве не этим я так безуспешно занимаюсь уже который – как они называют эти временные промежутки – месяц, кажется? Глупая единица измерения, декады, на мой взгляд, куда удобнее – во всяком случае, они всегда одинаковы. Только чем не измеряй – месяцами ли, декадами ли, ясности в вопросе о моей личности не прибавлялось. Всё было бесполезно – и усилия здешних лекарей, и обращение к властям – никто не мог сказать не только кто я, но и что я делал за минуту до того, как железный ревущий монстр отбросил меня на обочину, и как я вообще после этого остался жив. Так что разговор о шансах в данном случае был несколько, скажем так, умозрительным.
- Две тысячи пятьсот пятьдесят шесть!
- Ну вот, опять. Опять этот голос, и опять я отклонился в сторону. С такой неспособностью сосредоточиться на предмете удивительно вообще, как меня взяли в Орден. Стоп. Орден. Откуда это? Надо сосредоточиться, надо собраться, это же было так просто раньше. Хотя, собственно, откуда я знаю? Может, это ложная память, вот, например, Александр, сосед по палате, вполне отчетливо помнит, как он после увольнения работал частным детективом, как искал этого потерявшегося юношу, и как даже уехал на поезде в это странное место, «где нет ветра», так, кажется, он говорил – хотя нет, «место где кончаются ветра» - именно такое, не имеющее смысла, выражение он использовал. Только вот не помогло это ему выйти, доктор говорил что-то о навязчивом бреде, да и супруга Александра почему-то упорно называла его «скотиной» и «алкоголиком», кричала, что «знать его не желает», но при этом почему-то с упорством, достойным лучшего применения, продолжала приносить ему пироги. После каждого её прихода Александр замыкался в себе на сутки, а то и на двое. На месте здешнего лекаря я бы запретил ей эти визиты – совсем ведь доведет человека.
- Тысяча триста девяносто восемь! Сосредоточься, поторопись же!
- Нет, это явно не мой голос. Может, правы лекари, я действительно сошел с ума. Теперь слышу голоса – всё как в учебнике. Сосредоточиться. Легко сказать. Только как, на чем? На Ордене этом чертовом? Кстати, почему так отчетливо с большой буквы? Кто же я всё-таки? С чего начать? Рита говорит, что надо отбросить все мысли и смотреть в небо, и тогда ответ на любой вопрос придет сам, внезапно. Впрочем, Рита тоже «больная» как здесь говорят, так что доверять ей не вполне правильно, но ничего другого не остается. Будем смотреть в небо. И плевать, что оно забрано частой ржавой решеткой. Надо только смотреть сквозь неё, на это серое, низкое небо. Непривычно низкое. Почему-то я до сих пор уверен, что оно должно быть скорее лазурным, с перистыми облаками, вытянутыми с севера на юг, всегда так, от полюса к полюсу, над острыми шпилями Столицы, Центра ойкумены, средоточия силы Союза Орденов... Получается! Теперь успокоиться, надо снова успокоиться и отбросить все мысли, сосредоточиться, я смогу, у меня обязательно получиться. Сколько там осталось? Надо посчитать, нет, стоп, о чем я, как посчитать, уже было чуть больше тысячи, а сейчас и совсем мало, не думать об этом, не думать – ведь каждое слово, каждый знак важен, экономить, наверное, так в старости думаешь о каждом дне, каждом вдохе и выдохе, учишься ценить то, что не ценил раньше.
3.
Пять тысяч десять. Я не успел.